Пробема изучения советско-американского диалога на завершающем этапе Второй мировой войны (январь-июнь 1945 г.) в средней школе

МБОУ СОШ № 67 с углубленным изучением отдельных предметов

Американская военно-политическая элита и отношения Москвы и Вашингтона на завершающем этапе Второй мировой войны на востоке Европы (январь – май 1945 гг).

Тупикин Павел Александрович

учитель истории и обществознания

Екатеринбург

201

Комплекс отношений Москвы и Вашингтона на заключительном этапе войны на востоке Европы имел исключительно важное значение не только для полного разгрома коалиции Германии, но и в плане будущего мироустройства на континенте. Отсюда необходимость исследования взглядов, позиций различных групп военно-политической элиты США в вопросах ситуации в Восточной Европе в рассматриваемый период. К тому же эта проблема не получила должного внимания в отечественной и зарубежной литературе.

Новый 1945 г. был ознаменован для союзников надеждами на дальнейшее сотрудничество. В начале 1945 г. развитие получил проект А. Гарримана о послевоенном кредите для СССР. Постепенно советские предложения превратились в шестимиллиардный запрос, далеко выходивший за рамки военных нужд. Руководство госдепартамента, соглашаясь с важностью удовлетворения советских требований, решило приберечь этот инструмент на будущее, рассматривая его как рычаг в урегулировании многих политических и экономических проблем, которые могут возникнуть в будущем [FRUS, 966].

В целом зимой 1945 г. единства в американской военно-политической элите по вопросу сотрудничества с Москвой не существовало. Во-первых, сохранялось изоляционистское крыло, наиболее сплоченной данная группа была представлена в Конгрессе США (Г. Фиш, С. Дей и др.). Кроме того, появлялось все больше сторонников более жесткого курса в отношении СССР или изменения в целом политико-стратегической концепции Вашингтона и переориентации Белого дома в направлении тихоокеанской стратегии (командующий ВМС США Э. Кинг, генералы Д. Вейнрайт, У. Томас, Ч. Нимиц). Однако Рузвельт и его паладины в Белом доме продолжали сохранять веру в перспективность концепции «семейного круга», возможность тесного послевоенного сотрудничества с Кремлем [Hull, 1438-1441].

Ялтинский саммит (кодовое название «Аргонавт») начал свою работу 4 – 11 февраля 1945 г. Ему предшествовала встреча Рузвельта и Черчилля на Мальте, носившая ограниченный характер. Британский лидер вновь предложил обсудить весь круг вопросов, предлагавшихся для саммита, чтобы скоординировать позиции союзников, но президент согласился лишь на обсуждение военных проблем. Необходимо заметить, что поведение главы Белого дома в Ялте также довольно сильно напоминало Тегеран. Он снова пытался произвести впечатление на вождя нападками на англичан, решив продемонстрировать, что англосаксы «не сбиваются в шайку» против советского союзника. Одним из наиболее значительных на саммите в Ялте стал германский вопрос, обсуждавшийся в трех аспектах: безоговорочная капитуляция, разделение страны и репарации в пользу союзников [Крымская конференция трех союзных держав, 52-65]. По каждой из этих проблем происходила немалая дискуссия, где требования Сталина, сталкивались с умеренными взглядами западных партнеров. В более миролюбивом тоне решался вопрос о создании Организации Объединенных наций и, особенно, о способе голосования постоянных членов Совета Безопасности. Белый дом при решении этого вопроса предложил следующее: постоянные члены воздерживаются от участия в голосовании по вопросам процедуры, если они являются участниками конфликта, и голосуют при решении вопроса по существу. Сталин принял, в конечном итоге, американскую формулу, настояв на том, чтобы в состав учредителей ООН были включены минимум две союзные республики (а не все 16, как он этого требовал вплоть до последних заседаний в Ялте) [Крымская конференция, 283].

Одним из самых сложных на саммите оказался вопрос Польши. После долгих, упорных дискуссий, в которых западные лидеры пытались отстоять компромиссный проект создания нового правительства Польши на основе паритета лондонцев и люблинцев, именно Рузвельт помог Сталину добиться успеха. Была принята формула реорганизации Люблинского комитета «на базе более широкого демократизма». Партнеры вождя, вероятно, понимали ее сомнительность в трактовке Кремля, но их соблазнило его обещание, весьма похожее на ироническую шутку, провести свободные выборы в Польше даже через месяц, «если не случится какой-либо катастрофы, и если немцы снова не побьют союзников»[Stettinius, 113-115, Чевтаев, 250].

Итоги конференции в Ялте стали знаком нового крупного шага Рувельта и его крыла в военно-политической элите навстречу Сталину в уверенности, что это единственный разумный вариант создания прочной структуры послевоенного миропорядка. В своем послании конгрессу 1 марта 1945 г., не раскрывая во многом секретные детали крымских соглашений, он заявил: либо мы берем «свою долю ответственности за всемирное острудничество, либо мы возложим на себя вину за новый мировой конфликт» [The Department of State Bulletin. 1945. March 4. P. 325-326].

Поcле Ялты отношения Москвы и Вашингтона развивались не столь позитивно, как ожидалось. Немаловажным моментом стала линия Кремля на свертывание культурных и информационных обменов с Западом, получивших было развитие в начале 1944 г. Затруднились контакты с советскими партнерами, которые вдруг стали отбывать в командировки, застопорилось распространение западных информационных материалов. Серьезные трудности возникли даже на самом активном направлении – в кинообмене. Советская сторона неожиданно резко сократила заказы на американские и советские фильмы, отказавшись от ранее согласованных планов создания специального кинотеатра для их просмотра и проведения кинофестиваля английских фильмов [Печатнов, 172].

Однако самым серьезным испытанием весной 1945 г. для Большой тройки, особенно для Вашингтона и Кремля, стал «бернский инцидент» — история вокруг переговоров разведки США с нацистскими представителями по поводу капитуляции немцев в Северной Италии. Эти контакты были санкционированы самим Рузвельтом, который проявил в данном случае несвойственное ему равнодушие к советским опасениям. Для Сталина такой шаг был совершенно неприемлем. Когда же президент отклонил требование Москвы участвовать в переговорах о капитуляции на данном театре войны, вождь прибегнул к своему главному аргументу: он уличил союзников в «предательстве», заявив, что «за спиной СССР, несущего основную тяжесть войны, ведутся переговоры». Рузвельт в ответ на это 25 марта 1945г. заявил, что такой шаг не нарушает принципа безоговорочной капитуляции и не содержит в себе никаких политических моментов. Сталин в ответ обвинил партнеров в том, что они обещали облегчить немцам условия перемирия в ответ на пропуск союзных войск [Переписка председателя Совета министров, 204]. 23 марта Кремль известил Белый дом, что Молотов не примет участия в конференции посвященной организации ООН. Его отсутствие там объяснялось «крайне важными делами, требующими его присутствия в Москве», однако взаимосвязь этого шага с «бернским инцидентом» очевидна. Президент не ответил на грубые выпады вождя, попытался убедить Сталина в том, что причины конфликта Кремля и Запада кроются в недооценке советским руководством коварства врага, который этой «операцией» стремился «посеять подозрения и недоверие между союзниками» [Там же, 206].

Несмотря на то, что «бернский инцидент» был улажен, разногласия среди союзников оставались. По большому счету, данные события можно считать мощным психологическим ударом для главы Белого дома, вероятно, ускорившим его кончину. На протяжении войны он, выстраивая отношения с Кремлем, основывался на концепции «семейного круга», где он мог рассчитывать на понимание и сотрудничество со стороны советского союзника. Однако сейчас глава Белого дома натолкнулся на подозрительность и непонимание со стороны Кремля, стремление навязать удобный для себя порядок вещей. Он говорил своему помощнику Ч. Боулсу: «Сталин будет не в своем уме если откажется от сотрудничества… Но мы должны быть готовы и к такому его выбору» [Meacham, 338].

В Белом доме даже среди рузвельтианского крыла элиты начинается пересмотр позиции в сторону проведения более жесткого курса в отношении СССР. В УСС по личному заказу генерала С. Эмбика, одного из главных армейских планировщиков, председателя объединенного комитета стратегического планирования, был составлен документ, получивший по имени создателей неофициальное название меморандума Лэнгира-Робинсона. Документ представлял собой материал, где давался анализ сложившейся геополитической ситуации, предлагал новые ориентиры для всей глобальной стратегии США. По большому счету, меморандум можно было назвать предтечей стратегии «сдерживания» СССР, как главной потенциальной угрозы интересам США в послевоенном мире. Однако, по мнению КНШ и Рузвельта США, поддержание единства союзников остается «кардинальной и важнейшей задачей наших военных и политических отношений с Россией», поэтому данный документ был, несмотря на наличие сторонников в военно-политической элите, оставлен без внимания [FRUS, 818-820, Печатнов, 1997, 108]. Видимо, президент до последнего момента, несмотря на возникшие сомнения, оставался верен своей концепции сотрудничества с Кремлем. Однако благожелательная тональность последних посланий президента от 5-11 апреля 1945 г. не смогла снять психологический стресс, переживаемый президентом, который, вероятно, и стал толчком к его внезапной кончине. Вместе с тем, даже в послании Черчиллю, отправленном за день до смерти, он выражал уверенность в долговременности союза с СССР, которому неспособна помешать сложившаяся геостратегическая ситуация [Messer, 72].

Смерть Ф. Рузвельта поразила весь мир. Даже такой недюжинный актер как Сталин, по всей видимости, был все же действительно потрясен кончиной Рузвельта. В Вашингтоне после смерти президента начала ощущаться смена политических ветров. Э. Стеттиниус, госсекретарь Соединенных Штатов, подготовил новому президенту доклад, с оценкой ситуации в отношениях Вашингтона и Москвы. В нем отмечалось, что после Ялты СССР занял грубую, бескомпромиссную позицию по ключевым вопросам, согласованным на Крымской конференции. Более жесткую линию заняли в окружении Трумэна Дж. Бирнс, Ч. Болен, Г. Стимсон и другие представители политической и военной элиты. Совершенно однозначной была их позиция по польскому вопросу: «Москва совершила полную военную оккупацию суверенного государства». Были пересмотрены и признаны разумными рекомендации, данные Дж Кеннаном [Truman, 15-18].

17 – 23 апреля КНШ согласился с рекомендациями Д. Дина о выходе из совместных проектов и резервировании за собой права на ответные меры в случае дальнейшей обструкции Москвы. А. Гарриман, прибыв в Вашингтон, стал продвигать идею об ограничении советского влияния в Европе. Присутствие там Кремля он сравнил с новым «нашествием варвара». Эту идею он 23 апреля 1945 года попытался донести до ключевых советников нового президента в Белом доме [Данн, 374].

Тем не менее, новой Большой тройке удалось в целом достичь взаимопонимания в вопросе завершения разгрома врага. 23 апреля Сталин принял предложение Г. Трумэна поручить Д. Эйзенхауэру объявить трём правительствам о дне встречи армии трех союзных держав. Но реальный ход событий оказался намного сложнее, и такой встречи не получилось.

В то же время западные лидеры, и Сталин отвергли попытки верхушки агонизирующего третьего рейха в конце апреля – начале мая 1945 г. вбить клин в Большую тройку. Сталин согласился с принятием безоговорочной капитуляции правительства К. Денница 7 мая в штабе союзного командования в Реймсе и объявления 8го мая днем Победы. Однако он очень быстро понял, что это принижает роль Восточного фронта. Поэтому в ночь на 9 мая 1945 года в пригороде Берлина Карлхорсте была проведена церемония подписания безоговорочной капитуляции от имени верховного командования вермахта. Сталин, таким образом, продемонстрировал, кто является главным победителем в войне [Бивор, 522-524, Фейс, 550-551].

На протяжении мая 1945 г. В Белом доме продолжал набирать силу твердый курс в отношении Москвы. 11 мая подписанную Трумэном директиву о принципиальном решении прекратить поставки по ленд-лизу в страны Европы после капитуляции Германии немедленно применили к СССР. Правда, чиновники быстро одумались, и уже 12 мая поставки возобновились, но Москва получила ясный сигнал, что деполитизированный при Рузвельте ленд-лиз стал важным политическим орудием [Печатнов, 325-328].

Другим шагом Белого дома стала попытка Трумэна перейти к «сбалансированному курсу» и провести новый саммит Большой тройки и предварительную встречу советского и американского лидеров. 26 мая Г. Гопкинс отправился в очередной (и последний) раз в Москву, чтобы обсудить с вождем возможность предстоящей встречи. В ходе бесед с эмиссаром президента, самым верным сторонником курса Рузвельта, были обсуждены вопросы политической стратегии СССР в Восточной Европе, перспективы ООН. Данный визит имел в целом весьма позитивный результат, однако Гопкинс дал понять Москве, что политика односторонних уступок Москве, столь популярная при Рузвельте, прекратилась [Harriman, Abel, 466-467].

Представители «ялтинской школы» стремились в сложившейся ситуации возродить курс Рузвельта, повлиять на политическую стратегию нового президента. В конце мая 1945 г. на свет появляется документ Оскара Кокса, активного участника двухсторонних переговоров по экономическому и торговому сотрудничеству, правой руки Г. Гопкинса, ставшего на короткое время специальным помощником Трумэна по юридическим аспектам советско-американских отношений. Убежденный рузвельтианец, Кокс в условиях ревизии политико-стратегического курса Вашингтона отстаивал идею тесного сотрудничества с Кремлем после войны. Документ, распространенный в госдепартаменте, представлял собой целостную программу действий по укреплению советско-американского сотрудничества на базе учета законных интересов Москвы в сфере безопасности, экономического содействия. Однако в обстановке «смены ветров» в Вашингтоне меморандум отходящего от дел рузвельтианца вряд ли мог оказать серьезное воздействие на Трумэна и окружавшую его новую политическую элиту [Печатнов, 1997, 111].

Завершая анализ поведения военно-политической элиты США по данному предмету исследования необходимо сделать следующие выводы. При всем разнообразии взглядов и позиций различных ее групп реальная политика Белого дома в вопросе отношений США и СССР твердо определялась Ф. Рузвельтом вплоть до его внезапной смерти. Благодаря этому в целом удалось успешно реализовать единый политико-стратегический курс Большой тройки, особенно в Восточной Европе, и провести безоговорочную капитуляцию третьего рейха.

В то же время многие представители военной и политической элиты США считали необходимым в рассматриваемый период ужесточение внешнеполитического курса Белого дома в отношении Кремля, не без основания полагая, что по мере продвижения Красной армии в Европу Сталин будет становиться все требовательнее. Время от времени разрабатывались проекты воздействия на Москву (экономическое воздействие, влияние через создающуюся ООН, предупреждение о применении силы), которые не находили поддержки Рузвельта. К концу войны даже в среде рузвельтианского крыла не осталось былого единства: многие его представители не только избавились от иллюзий о «демократизации и либерализации» СССР после войны, но выступали за новый курс в отношении Кремля, видя в нем будущего противника.

С приходом к власти Г. Трумэна настроения в элите начали меняться в сторону ужесточения отношений с Москвой: «дипломатия убеждения» сменяется «дипломатией силы», хотя Вашингтон еще пытается договориться с Кремлем по ключевым вопросам. Значительная часть окружения нового президента поддержала подобный курс, с пониманием отнеслись к нему и военные планировщики, опасавшиеся чрезмерного усиления СССР.

И все-таки Белый дом веной-летом 1945 г. не перешел рубикон в характере отношений с Кремлем в вопросах окончания войны на востоке Европы, остался на почве Ялтинских соглашений. Союзниками был достигнут разумный компромисс в вопросах вывода американских войск из советской зоны оккупации Германии, доступа сил США и Британии в Берлин, Вену и Австрию. Разрешение этих противоречий стало решающей предпосылкой успешного проведения Потсдамской конференции и окончания Второй мировой войны.

Литература.

Бивор Э. Падение Берлина. 1945. – М., 2004.

Данн Д. Между Рузвельтом и Сталиным: американские послы в СССР. — М., 2004.

Крымская конференция трех союзных держав — СССР, США, Великобритании (4 – 11 февраля 1945 г): Сб. док. — М., 1979 г.

Переписка председателя Совета министров СССР с премьер-министрами Великобритании и президентами США. Т. 2. – М., 1957.

Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х г.г. – М., 2006

Печатнов В. О. США: Скрытые дебаты по «русскому вопросу» весной 1945 г. – Новая и новейшая история, 1997, — № 1.

Советско-американские отношения: Документы и материалы, 1939-1945// Под. ред. Г. Н. Севостьянова. – М., 2004.

Фейс Г. Черчилль, Рузвельт, Сталин. Война которую они вели и мир которого они добились. — М., 2003.

Фоглесонг Д. С. Американские надежды на преобразование России во время Второй мировой войны. – Новая и новейшая история. – 2003. № 1.

Чевтаев А.Г. Сталин, Рузвельт, Черчилль: Создание, борьба и победа антифашистской коалиции (1940-1945). – Екатеринбург, 2009.

Foreign Relations of the United States., 1945. Vol. 5. — Wash., 1968.

Harriman A., Abel E. Special Envoy to Churchill and Stalin, 1941 – 1946. – NY., 1976.

Hull C. The Memoirs of Cordell Hull. Vol. 2. – NY., 1949.

Meacham J. Franklin and Winston. An Intimate Portrait of an Epic Friendship. – NY., 2004.

Messer R. The End of Alliance. James Byrnes, Roosevelt, Truman and Origin of Cold War. – Chapel Hill, 1982.

Stettinius E. Roosevelt and the Russians: The Yalta Conference. – NY., 1949

The Department of State Bulletin. 1945. March 4

Truman H. The Memoirs. Vol. 1. NY., 1956.